Неточные совпадения
Городничий. Я бы дерзнул… У меня
в доме есть прекрасная для вас
комната, светлая, покойная… Но нет, чувствую сам, это уж слишком
большая честь… Не рассердитесь — ей-богу, от простоты души предложил.
В детской роскошь, которая во всем
доме поражала Дарью Александровну, еще более поразила ее. Тут были и тележечки, выписанные из Англии, и инструменты для обучения ходить, и нарочно устроенный диван
в роде бильярда, для ползания, и качалки, и ванны особенные, новые. Всё это было английское, прочное и добротное и, очевидно, очень дорогое.
Комната была
большая, очень высокая и светлая.
У Фамусова
в доме парадные сени;
большая лестница из второго жилья, к которой примыкают многие побочные из антресолей; внизу справа (от действующих лиц) выход на крыльцо и швейцарская ложа; слева, на одном же плане,
комната Молчалина.
«Уже решила», — подумал Самгин. Ему не нравилось лицо
дома, не нравились слишком светлые
комнаты, возмущала Марина. И уже совсем плохо почувствовал он себя, когда прибежал, наклоня голову, точно бык,
большой человек
в теплом пиджаке, подпоясанном широким ремнем,
в валенках, облепленный с головы до ног перьями и сенной трухой. Он схватил руки Марины, сунул
в ее ладони лохматую голову и, целуя ладони ее, замычал.
Самгин чувствовал себя отвратительно. Одолевали неприятные воспоминания о жизни
в этом
доме. Неприятны были
комнаты, перегруженные разнообразной старинной мебелью, набитые мелкими пустяками, которые должны были говорить об эстетических вкусах хозяйки.
В спальне Варвары на стене висела
большая фотография его, Самгина, во фраке, с головой
в форме тыквы, — тоже неприятная.
Только братца одного не видит он совсем или видит, как мелькает
большой пакет мимо окон, а самого его будто и не слыхать
в доме. Даже когда Обломов нечаянно вошел
в комнату, где они обедают, сжавшись
в тесную кучу, братец наскоро вытер пальцами губы и скрылся
в свою светлицу.
Вера была грустнее, нежели когда-нибудь. Она
больше лежала небрежно на диване и смотрела
в пол или ходила взад и вперед по
комнатам старого
дома, бледная, с желтыми пятнами около глаз.
В доме, принадлежащем Американской компании, которая имеет здесь свой пакгауз с товарами (
больше с бумажными и другими материями и тому подобными нужными для края предметами, которыми торговля идет порядочная),
комната просторная,
в окнах слюда вместо стекол: светло и, говорят, тепло.
Придумав вкратце речь, которую он скажет завтра мужикам, Нехлюдов пошел к управляющему и, обсудив с ним за чаем еще раз вопрос о том, как ликвидировать всё хозяйство, совершенно успокоившись
в этом отношении, вошел
в приготовленную для него
комнату большого дома, всегда отводившуюся для приема гостей.
Коля же
в эти мгновения или смотрел нахмуренно
в окно, или разглядывал, не просят ли у него сапоги каши, или свирепо звал Перезвона, лохматую, довольно
большую и паршивую собаку, которую с месяц вдруг откуда-то приобрел, втащил
в дом и держал почему-то
в секрете
в комнатах, никому ее не показывая из товарищей.
Эта зала была самая
большая в доме комната, с какою-то старинною претензией меблированная.
Но рядом с его светлой, веселой
комнатой, обитой красными обоями с золотыми полосками,
в которой не проходил дым сигар, запах жженки и других… я хотел сказать — яств и питий, но остановился, потому что из съестных припасов, кроме сыру, редко что было, — итак, рядом с ультрастуденческим приютом Огарева, где мы спорили целые ночи напролет, а иногда целые ночи кутили, делался у нас
больше и
больше любимым другой
дом,
в котором мы чуть ли не впервые научились уважать семейную жизнь.
Какие светлые, безмятежные дни проводили мы
в маленькой квартире
в три
комнаты у Золотых ворот и
в огромном
доме княгини!..
В нем была
большая зала, едва меблированная, иногда нас брало такое ребячество, что мы бегали по ней, прыгали по стульям, зажигали свечи во всех канделябрах, прибитых к стене, и, осветив залу a giorno, [ярко, как днем (ит.).] читали стихи. Матвей и горничная, молодая гречанка, участвовали во всем и дурачились не меньше нас. Порядок «не торжествовал»
в нашем
доме.
Итак, наконец затворничество родительского
дома пало. Я был au large; [на просторе (фр.).] вместо одиночества
в нашей небольшой
комнате, вместо тихих и полускрываемых свиданий с одним Огаревым — шумная семья
в семьсот голов окружила меня.
В ней я
больше оклиматился
в две недели, чем
в родительском
доме с самого дня рождения.
Жил он чрезвычайно своеобычно;
в большом доме своем на Тверском бульваре занимал он одну крошечную
комнату для себя и одну для лаборатории.
В десятом часу утра камердинер, сидевший
в комнате возле спальной, уведомлял Веру Артамоновну, мою экс-нянюшку, что барин встает. Она отправлялась приготовлять кофей, который он пил один
в своем кабинете. Все
в доме принимало иной вид, люди начинали чистить
комнаты, по крайней мере показывали вид, что делают что-нибудь. Передняя, до тех пор пустая, наполнялась, даже
большая ньюфаундлендская собака Макбет садилась перед печью и, не мигая, смотрела
в огонь.
Мы были
больше часу
в особой
комнате Перова трактира, а коляска с Матвеем еще не приезжала! Кетчер хмурился. Нам и
в голову не шла возможность несчастия, нам так хорошо было тут втроем и так
дома, как будто мы и всё вместе были. Перед окнами была роща, снизу слышалась музыка и раздавался цыганский хор; день после грозы был прекрасный.
Слепушкина была одна из самых бедных дворянок нашего захолустья. За ней числилось всего пятнадцать ревизских душ, всё дворовые, и не
больше ста десятин земли. Жила она
в маленьком домике,
комнат в шесть, довольно ветхом; перед
домом был разбит крошечный палисадник, сзади разведен довольно
большой огород, по бокам стояли службы, тоже ветхие,
в которых помещалось большинство дворовых.
Хотя
в нашем
доме было достаточно
комнат,
больших, светлых и с обильным содержанием воздуха, но это были
комнаты парадные; дети же постоянно теснились: днем —
в небольшой классной
комнате, а ночью —
в общей детской, тоже маленькой, с низким потолком и
в зимнее время вдобавок жарко натопленной.
Выбрали для дедушки на парадной половине
дома большую и уютную
комнату; обок с нею,
в диванной, поставили перегородку и за нею устроили спальню для Настасьи.
Черт
в одну минуту похудел и сделался таким маленьким, что без труда влез к нему
в карман. А Вакула не успел оглянуться, как очутился перед
большим домом, вошел, сам не зная как, на лестницу, отворил дверь и подался немного назад от блеска, увидевши убранную
комнату; но немного ободрился, узнавши тех самых запорожцев, которые проезжали через Диканьку, сидевших на шелковых диванах, поджав под себя намазанные дегтем сапоги, и куривших самый крепкий табак, называемый обыкновенно корешками.
Они уходят
в соседнюю
комнату, где стоит
большой стол, уставленный закусками и выпивкой. Приходят, прикладываются, и опять — к дамам или
в соседнюю
комнату, — там на двух столах степенная игра
в преферанс и на одном
в «стуколку». Преферансисты — пожилые купцы, два солидных чиновника — один с «Анной
в петлице» — и сам хозяин
дома,
в долгополом сюртуке с золотой медалью на ленте на красной шее, вырастающей из глухого синего бархатного жилета.
Дома Хитровского рынка были разделены на квартиры — или
в одну
большую, или
в две-три
комнаты, с нарами, иногда двухэтажными, где ночевали бездомники без различия пола и возраста.
Дошли до конца съезда. На самом верху его, прислонясь к правому откосу и начиная собою улицу, стоял приземистый одноэтажный
дом, окрашенный грязно-розовой краской, с нахлобученной низкой крышей и выпученными окнами. С улицы он показался мне
большим, но внутри его,
в маленьких полутемных
комнатах, было тесно; везде, как на пароходе перед пристанью, суетились сердитые люди, стаей вороватых воробьев метались ребятишки, и всюду стоял едкий, незнакомый запах.
Весь
дом был тесно набит квартирантами; только
в верхнем этаже дед оставил
большую комнату для себя и приема гостей, а бабушка поселилась со мною на чердаке.
Это высокий, худощавый человек, благообразный, с
большою бородой. Он служит писарем
в полицейском управлении и потому ходит
в вольном платье. Трудолюбив и очень вежлив, и, судя по выражению, весь ушел
в себя и замкнулся. Я был у него на квартире, но не застал его
дома. Занимает он
в избе небольшую
комнату; у него аккуратная чистая постель, покрытая красным шерстяным одеялом, а около постели на стене
в рамочке портрет какой-то дамы, вероятно, жены.
Войдя
в свой
дом, Лизавета Прокофьевна остановилась
в первой же
комнате; дальше она идти не могла и опустилась на кушетку, совсем обессиленная, позабыв даже пригласить князя садиться. Это была довольно
большая зала, с круглым столом посредине, с камином, со множеством цветов на этажерках у окон и с другою стеклянною дверью
в сад,
в задней стене. Тотчас же вошли Аделаида и Александра, вопросительно и с недоумением смотря на князя и на мать.
В том каменном полуэтаже, над которым находилась квартира Нечая, было также пять жилых
комнат. Три из них занимала хозяйка
дома, штабс-капитанша Давыдовская, а две нанимал корректор одной
большой московской типографии, Ардалион Михайлович Арапов.
Лиза желтела и становилась чрезвычайно раздражительная. Она сама это замечала,
большую часть дня сидела
в своей
комнате и только пред обедом выходила гулять неподалеку от
дома.
Рассказала она также с
большими подробностями и о том, как, очутившись внезапно без мужской поддержки или вообще без чьего-то бы ни было крепкого постороннего влияния, она наняла
комнату в плохонькой гостинице,
в захолустной улице, как с первого же дня коридорный, обстрелянная птица, тертый калач, покушался ею торговать, даже не спрося на это ее разрешения, как она переехала из гостиницы на частную квартиру, но и там ее настигла опытная старуха сводня, которыми кишат
дома, обитаемые беднотой.
Хотя я много читал и еще
больше слыхал, что люди то и дело умирают, знал, что все умрут, знал, что
в сражениях солдаты погибают тысячами, очень живо помнил смерть дедушки, случившуюся возле меня,
в другой
комнате того же
дома; но смерть мельника Болтуненка, который перед моими глазами шел, пел, говорил и вдруг пропал навсегда, — произвела на меня особенное, гораздо сильнейшее впечатление, и утонуть
в канавке показалось мне гораздо страшнее, чем погибнуть при каком-нибудь кораблекрушении на беспредельных морях, на бездонной глубине (о кораблекрушениях я много читал).
Нам отвели
большой кабинет, из которого была одна дверь
в столовую, а другая —
в спальню; спальню также отдали нам;
в обеих
комнатах, лучших
в целом
доме, Прасковья Ивановна не жила после смерти своего мужа: их занимали иногда почетные гости, обыкновенные же посетители жили во флигеле.
Наглядевшись и налюбовавшись вместе с Евсеичем, который ахал
больше меня, всеми диковинками и сокровищами (как я думал тогда), украшавшими чурасовский
дом, воротился я торопливо
в свою
комнату, чтоб передать кому-нибудь все мои впечатления.
Затем отпер их и отворил перед Вихровыми дверь. Холодная, неприятная сырость пахнула на них. Стены
в комнатах были какого-то дикого и мрачного цвета; пол грязный и покоробившийся; но
больше всего Павла удивили подоконники: они такие были широкие, что он на них мог почти улечься поперек; он никогда еще во всю жизнь свою не бывал ни
в одном каменном
доме.
Он, однакоже, жил не на Васильевском острову, а
в двух шагах от того места, где умер,
в доме Клугена, под самою кровлею,
в пятом этаже,
в отдельной квартире, состоящей из одной маленькой прихожей и одной
большой, очень низкой
комнаты с тремя щелями наподобие окон.
— Это, брат, самое худое дело, — отвечает второй лакеи, — это все равно значит, что
в доме большого нет. Примерно, я теперь
в доме у буфета состою, а Петров состоит по части комнатного убранства… стало быть, если без понятия жить, он
в мою часть, а я
в его буду входить, и будем мы, выходит,
комнаты два раза подметать, а посуду, значит, немытую оставим.
Большой дом, обширные
комнаты, парк с густыми аллеями; летом — воздух пропитан ароматами, парк гремит пением птиц; зимой — деревья задумчиво помавают обнаженными вершинами, деревня утопает
в сугробах; во все стороны далеко-далеко видно.
— Да, порядочно; сбываем
больше во внутренние губернии на ярмарки. Последние два года — хоть куда! Если б еще этак лет пять, так и того… Один компанион, правда, не очень надежен — все мотает, да я умею держать его
в руках. Ну, до свидания. Ты теперь посмотри город, пофлянируй, пообедай где-нибудь, а вечером приходи ко мне пить чай, я
дома буду, — тогда поговорим. Эй, Василий! ты покажешь им
комнату и поможешь там устроиться.
В г. К. он и сблизился с семьей Тугановских и такими тесными узами привязался к детям, что для него стало душевной потребностью видеть их каждый вечер. Если случалось, что барышни выезжали куда-нибудь или служба задерживала самого генерала, то он искренно тосковал и не находил себе места
в больших комнатах комендантского
дома. Каждое лето он брал отпуск и проводил целый месяц
в имении Тугановских, Егоровском, отстоявшем от К. на пятьдесят верст.
Извозчики подвезли их прямо к
большой избе
в четыре окна и с жилыми пристройками на дворе. Проснувшийся Степан Трофимович поспешил войти и прямо прошел во вторую, самую просторную и лучшую
комнату дома. Заспанное лицо его приняло самое хлопотливое выражение. Он тотчас же объяснил хозяйке, высокой и плотной бабе, лет сорока, очень черноволосой и чуть не с усами, что требует для себя всю
комнату «и чтобы
комнату затворить и никого более сюда не впускать, parce que nous avons а parler».
Майор принял свою прежнюю позу, и только уж наутро, когда взошло солнце и окрасило верхушки
домов московских розоватым отливом, он перешел с дивана к окну и отворил его: воздух был чистый, свежий; отовсюду слышалось пение и щебетание всевозможных птичек, которых тогда, по случаю существования
в Москве множества садов, было гораздо
больше, чем ныне; но ничто это не оживило и не развлекло майора. Он оставался у окна неподвижен до тех пор, пока не вошла
в комнату Миропа Дмитриевна.
С отъездом Музы
в кузьмищевском
доме воцарилась почти полная тишина: игры на фортепьяно
больше не слышно было; по вечерам не устраивалось ни карт, ни бесед
в гостиной, что, может быть, происходило оттого, что
в последнее время Егор Егорыч, вследствие ли болезни или потому, что размышлял о чем-нибудь важном для него, не выходил из своей
комнаты и оставался
в совершенном уединении.
Все эти слова Егора Егорыча Сусанна слушала, трепеща от восторга, но Муза — нет, по той причине, что, по отъезде матери и сестры, ей оказалось весьма удобным жить
в большом и почти пустынном
доме и разыгрывать свои фантазии, тогда как понятно, что
в Москве у них будут небольшие
комнаты, да, пожалуй, и фортепьяно-то не окажется.
— Да ту же пенсию вашу всю будут брать себе! — пугала его Миропа Дмитриевна и, по своей ловкости и хитрости (недаром она была малороссиянка), неизвестно до чего бы довела настоящую беседу; но
в это время
в квартире Рыжовых замелькал огонек, как бы перебегали со свечками из одной
комнаты в другую, что очень заметно было при довольно значительной темноте ночи и при полнейшем спокойствии, царствовавшем на дворе
дома: куры и индейки все сидели уж по своим хлевушкам, и только майские жуки,
в сообществе разноцветных бабочек, кружились
в воздухе и все
больше около огня куримой майором трубки, да еще чей-то белый кот лукаво и осторожно пробирался по крыше
дома к слуховому окну.
И все
в доме стихло. Прислуга, и прежде предпочитавшая ютиться
в людских, почти совсем бросила
дом, а являясь
в господские
комнаты, ходила на цыпочках и говорила шепотом. Чувствовалось что-то выморочное и
в этом
доме, и
в этом человеке, что-то такое, что наводит невольный и суеверный страх. Сумеркам, которые и без того окутывали Иудушку, предстояло сгущаться с каждым днем все
больше и
больше.
Свекровь и сноха ругались каждый день; меня очень удивляло, как легко и быстро они ссорятся. С утра, обе нечесаные, расстегнутые, они начинали метаться по
комнатам, точно
в доме случился пожар: суетились целый день, отдыхая только за столом во время обеда, вечернего чая и ужина. Пили и ели много, до опьянения, до усталости, за обедом говорили о кушаньях и ленивенько переругивались, готовясь к
большой ссоре. Что бы ни изготовила свекровь, сноха непременно говорила...
Мы пришли
в один из дешевеньких
домов «развеселого Кунавина села», нас встретила вороватая старушка. Осип пошептался с нею, и она провела нас
в пустую маленькую
комнату, темную и грязную, как стойло. На койке спала, разметавшись,
большая толстая женщина; старуха толкнула ее кулаком
в бок и сказала...
Иконописная мастерская помещалась
в двух
комнатах большого полукаменного
дома; одна
комната о трех окнах во двор и двух —
в сад; другая — окно
в сад, окно на улицу. Окна маленькие, квадратные, стекла
в них, радужные от старости, неохотно пропускают
в мастерскую бедный, рассеянный свет зимних дней.
Кабинет акцизника, и без того обделенный убранством
в пользу
комнат госпожи и повелительницы
дома, теперь совсем был ободран и представлял зрелище весьма печальное.
В нем оставались стол, стул, два дивана и
больше ничего.
Большая пустая
комната принадлежала учителю Варнаве, а маленькая каморочка — его матери:
в этом и состоял весь их
дом, если не считать кухоньки,
в которой негде было поворотиться около загнетки.